Джонни снова кивнул.
– Что еще больше осложняет дело, так это то, что она, очевидно, очень яркая личность. Чтобы добиться ее положения в Департаменте уголовного розыска столичной полиции в таком молодом возрасте, нужно быть чертовски умной. Хотя, по здравом размышлении, я склонен взять свои слова обратно. – Хауард улыбнулся. – Не так уж чертовски она умна, если влюбилась в такую задницу, как ты.
Джонни шутливо показал ему кулак, глаза его смеялись.
– А если совсем серьезно, – продолжал Хауард, – то она не только умна, но благодаря своей подготовке и положению еще и исключительно наблюдательна. Я имею в виду, что хоть и знаю ее на уровне «привет-привет», но если она в двадцать пять сержант и вот-вот станет инспектором, то это – дошлая леди. По-настоящему дошлая. Тебе будет чертовски трудно обмануть ее в любом деле. И я подразумеваю действительно любое дело. Прости, но я не сомневаюсь, что об этой стороне вопроса ты пока что не задумывался. И еще раз прости, но ты не тот человек, которого трудно раскусить. Временами ты – как открытая книга. Черт возьми, да не надо далеко ходить за примером, не так ли? На твоем лице все было написано яснее ясного, фетюк ты мамин!
Джонни покорно кивнул со смущенной улыбкой.
– Не побоюсь сказать, что на самом деле твои открытость и искренность были отчасти именно теми качествами, которые ее в тебе привлекли. Да-да, я знаю, что ты парень до ужаса красивый, обаятельный и тому подобное. Но не забывай, что большую часть своей жизни эта женщина имеет дело с людьми иного порядка – лжецами, проходимцами, мошенниками, извращенцами и прочими отбросами общества. Она всех их встречала и умеет отличать признаки. В противном случае она не была бы там, где она есть. И вдруг ей встречается прямой, честный, по-настоящему хороший парень, без всяких подспудных или циничных мыслей в голове, наоборот, что-то вроде героя – готов спорить, она уже знакома с твоим армейским послужным списком, – да она просто обречена проявить интерес. Чертовский интерес! – Хауард прервался, чтобы допить из банки последний глоток пива. – Я не говорю, что она намеренно собирается посвятить себя поискам твоей ахиллесовой пяты, но она будет постоянно искать подтверждений того, что ты действительно такой хороший, как она думает. И если что-то не станет стыковаться, поверь мне, она это распознает.
Просуммируем все это, и что мы получим? Большую потенциальную проблему – вот что мы получим. Тебе будет чрезвычайно трудно. Именно в то время, когда тебе впервые в жизни хочется перед кем-то открыться, ты будешь вынужден что-то недоговаривать – и тоже впервые. Тебе придется ее обманывать или думать, что это так, как раз тогда, когда этого меньше всего хочется. Тебе будет тяжко, дружочек. До охренения тяжко. Слушай, ты прости, что я говорю об этом так прямо – меньше всего я хотел бы, чтобы мои слова звучали покровительственно, но, вероятно, у меня это не вышло. Если так, то я искренне прошу прощения. Жаль, что мне не удалось сделать это получше. Возможно, мне вообще не стоило открывать рта.
Какое-то время Джонни продолжал молчать, размышляя над анализом ситуации, который сделал Хауард. Он понимал логику его слов более чем ясно.
– Да нет, Эд, ты прав. Слишком прав. Мне это не нравится, но отрицать я этого не могу. Я не слишком искусный обманщик друзей. Да и практики у меня такой, к счастью, не было, но я понимаю, что теперь мне придется этим заняться – во всяком случае в течение нескольких дней, пока мы со всем этим не разберемся и ты не закончишь доклад. Но в чем я действительно искушен, так это в разграничении своей жизни. При желании я могу забыть о своей работе, когда прихожу домой, так же как могу оставить дома личные пристрастия, когда занимаюсь работой. Ты мог видеть это сегодня утром. С этим ты должен согласиться. А в качестве прикрытия, я думаю, лучше всего было бы передать дело с Краутом Питеру, и пусть он его продолжает – доклад уже почти готов, – а я займусь обзором операций, осуществляемых одним из наших клиентов в Саудовской Аравии. Например, «Дарконом», он как раз для этого подходит…
Лицо Хауарда оставалось абсолютно невозмутимым. Он вообще не упоминал в разговоре ни «Даркон», ни сэра Питера Дартингтона; Джонни не знал имени человека, который заказал доклад.
Юноша продолжал говорить, не сознавая важности того, что он только что произнес:
– …в любом случае, нам придется соприкоснуться с одним или двумя саудовскими концернами, если это дело раскрутится. Таким образом, я буду близок к правде, но не до конца, если ты понимаешь, что я имею в виду. Если она спросит, чем я занимаюсь, я смогу, глядя ей в глаза, ответить, что работаю над конфиденциальным проектом, имеющим кое-какое отношение к Саудовской Аравии, и в сущности своей это будет правдой. Я хочу не лгать ей лишний раз, где только это будет возможно. Но думаю, что не умру, если не скажу ей всей правды. Посмотрим, как только я почувствую себя неудобно или решу, что в чем-то допустил с ней прокол, я тут же дам тебе об этом знать. Дьявольщина, ты только подумай, – Джонни сокрушенно улыбнулся, – она сыграла надо мной неплохую шутку, не так ли? Ты тут обозвал ее нечесаной лахудрой, и я разозлился. Что ж, она и впрямь была чертовски неухоженной. Она была неинтересной, позволяла мне считать себя студенткой, вечно глядела куда-то в сторону… конечно же, она меня дурила. Господи, ты бы видел разницу вчера вечером! Говорю тебе, это было что-то потрясающее. Она выглядела на миллион долларов, Эд… – Джонни потерял нить разговора, погрузившись на какое-то время в приятные воспоминания, и Хауард дождался, пока тот не встряхнется.